Библейские реминисценции в поэме А.Ахматовой «Реквием»
Анна Андреевна Ахматова часто использовала в своей поэзии религиозную символику. Ахматова вкусила горечь страдания, узнала, как оно высушивает душу. В своем материнском отчаянии поэт обращается к библейскому сюжету о распятии Иисуса Христа, находит что-то родное своему сердцу в страданиях Богоматери.
В «Реквиеме» библейские аналогии и образы становятся художественным средством осмысления действительности. Уже название поэмы, «Реквием», дает ключ к раскрытию образа мира Ахматовой, ведь «реквием» - это заупокойное католическое богослужение или же поминальная молитва. Сама поэтесса говорила: « «Реквием» - четырнадцать молитв».1 Вся поэма буквально пронизана библейской образностью.
Воссоздают образ мира начальные строчки из «Посвящения»: «Перед этим горем гнутся горы,/ Не течет великая река…». Они заставляют вспомнить библейский текст, где описаны картины апокалипсиса: "Горы сдвинутся и холмы поколеблются..." (Ис. 54, 10); "И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих..." (Отк. 6,14).
Символом такого мира является и «великая река», будто остановившаяся в течении своих вод. Конечно же, это Нева, образ которой сквозным мотивом проходит через всю поэму, придавая поэме кольцевую композицию. Также Нева – это образ «Леты-Невы» или же «пропуск в бессмертие» - подключение к вечности. Библейский контекст высвечивает еще одну грань образа «великой реки» - «река Вавилонская». Тема пленения народа-богоборца безбожной властью звучит в 136 псалме «На реках Вавилонских»:«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши - веселья...» (Пс. 136) Если принимать Неву в таком значении, то из этого следует, что Ленинград может быть образом «земли чужой». Также библейские образы из «На реках Вавилонских» в поэме выявляют еще одну тему – тему вынужденного молчания, «повешенной лиры».
Эпитет «одичалая» употребляется в «Реквиеме» по отношению к плененной столице («…По столице одичалой шли…») и тоже отсылает к Библии. Образ одичалого города восходит к книге пророка Софонии: «Горе городу нечистому и оскверненному, притеснителю! «…» я истребил народы, разрушены твердыни их; пустыми сделал улицы их, так что никто уже не ходит по ним; разорены города их: нет ни одного человека, нет жителей» (Соф. 3, 1-6)
Годы тюремных очередей названы в поэме «осатанелыми», что означает не только крайнюю степень эмоциональной оценки происходящего в жизни героини (и является синонимичным слову «одичалый»), но и перекликается с библейским сюжетом. «Осатанелыми» Ахматова называет «страшные годы ежовщины» - шире – осатанелый город. Образ его соотносится с одним из центральных образов поэмы – образом звезды, который уже встречался в нашей работе. Звезда – символ наступающей смерти, жестоко вписан в картину вселенской катастрофы. Ахматовский образ «звезды смерти», яркой и падающей, восходит к Библии:«... И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба...» (Мф. 24, 29).
Образ звезды возникает в «Реквиеме» еще в главе «К смерти»:
«Мне все равно теперь. Струится Енисей,
Звезда полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас затмевает».
Название «К смерти» подтверждает, что «вечный образ» из Священного Писания вписывается в общую тему Апокалипсиса поэмы, звезда – это снова символ смерти, другой реальности. Вполне можно сказать, что образ звезды в «Реквиеме» ассоциируется и с кремлевскими звездами – символом эпохи правления Сталина.
В поэме Ахматовой вписаны не только образы-символы Апокалипсиса, но и образы-детали, что создают «библейскую» атмосферу: божница, свеча, холод иконки и т.д. Все они в ткани произведения могут быть атрибутами похоронного обряда.
Среди библейских образов, пожалуй, главный - это образ распинаемого Сына и его Матери. Появление в тексте поэмы центрального эпизода Нового Завета – Распятия объясняется вполне реалистично: картины и образы новозаветной трагедии возникают в сознании героини подобно видению, откровению - на грани жизни и смерти, когда «безумие крылом души накрыло половину...» Эпиграф к главе «Распятие» близок к Священному Писанию: «Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи» - слова из ирмоса IX песни канона службы в Великую субботу. Ахматова соединяет образ распятого Сына и видящей казнь Матери в единый художественный образ. Таким образом, композиция главы «Распятие» становится ясна: первый фрагмент – образ Сына, второй – Матери.
Роль смысловых импульсов в полной мере позволяет ощутить первая часть главы:
«Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто меня оставил?»
А Матери: "О, не рыдай Мене...».
Первые две строки – описание катаклизмов, сопровождающих казнь Христа:«... и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась посередине» (Ев.от Лк. 23, 44-45). Вопрос Иисуса Отцу в третьей строке так же восходит к Евангелию:«В девятом часу возопил Иисус громким голосом: Боже мой! Боже мой! для чего ты меня оставил?» (Мк. 15, 34). Слова же для Матери из последней строчки отсылают к неточной цитированной фразе из Евангелия. Женщинам, сопровождающим Иисуса на казнь, он говорит: «... дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших...» (Лк. 23, 27-28). Отметим, что в тексте Евангелия Иисус обращается к женщинам, а Ахматова адресует слова непосредственно к Матери, переосмысливая текст. Такое отступление от образца призвано определить замысел автора, акцентировать внимание на необходимом для понимания.
Второй фрагмент – сцена Распятия. Ахматова приковывает наше внимание к страданиям Матери:
«Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел».
Ахматова обращается к самому пронзительному образцу страдания – к страданию Матери. Мать – архетип Богородицы, укоренившийся в сознании людей. Мать в «Реквиеме», которую «разлучили с единственным сыном», соотнесена с Матерью Божию. Особенность «Реквиема» в том, что этот образ появляется еще и в «Эпилоге», венчая поэму: «Для них соткала я широкий покров / Из бедных, у них же подслушанных слов». Это логичное завершение основной идеи «Реквиема» - в роли Богородицы выступает сама поэтесса, и каждая мать из длинных тюремных очередей подобна страдающей Богородице. Трагедия сына и матери становится всеобщей в пространстве России.
Таким образом, библейские реминисценции, «вечные образы» культуры передают ощущение эпохи 30-х годов, обреченности и духовной катастрофы. Через символику Апокалипсиса, Распятия и других эпизодов Священного Писания Ахматова передавала современную ей действительность.
1